Как мальчик кудрявый, резва,
Нарядна, как бабочка летом;
Значенья пустого слова
В устах ее полны приветом.

Ей нравиться долго нельзя:
Как цепь, ей несносна привычка,
Она ускользнет, как змея,
Порхнет и умчится, как птичка.

Таит молодое чело
По воле - и радость и горе.
В глазах - как на небе светло,
В душе ее темно, как в море!

То истиной дышит в ней все,
То все в ней притворно и ложно!
Понять невозможно ее,
Зато не любить невозможно.

Я к вам пишу случайно; право,
Не знаю, как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? - ничего!
Что помню вас? - но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, все равно.

И знать вам также нету нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.
Смешно же сердцем лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б еще морочить свет!
Да и притом, что пользы верить
Тому, чего уж больше нет?..
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню - да и точно,
Я вас никак забыть не мог!

Во-первых, потому, что много
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаянье бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, - но вас
Забыть мне было невозможно.

И к этой мысли я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе, как турок иль татарин,
За все я ровно благодарен;
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса Востока
Меня с ученьем их пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью...
И нет работы голове...
Зато лежишь в густой траве
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком повеся нос;
У медных пушек спит прислуга.
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я неподалеку
У речки, следуя пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету ноговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу - дальний выстрел. Прожужжала
Шальная пуля... славный звук...
Вот крик - и снова все вокруг
Затихло... Но жара уж спа'ла,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить? - что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
"Савельич!" - "Ой ли!" - "Дай огниво!"
Подъем ударил барабан -
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал...
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке - два, и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет - где отважный?
Кто выдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко... выстрел... легкий дым...
Эй вы, станичники, за ним...
Что? ранен!.. - Ничего, безделка... -
И завязалась перестрелка...
Но в этих сшибах удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на них,
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет;
Зато видал я представленья,
Каких у вас на сцене нет...

Раз - это было под Гихами -
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-ясный свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом:
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в арьегард орудья просят;
Вот ружья из кустов выносят,
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Все тихо - там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще подвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь все спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Недолго длилося оно,
Но в этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп... глядим: лежат рядами,
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный..."В штыки,
Дружнее!" - раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
"Ура!" - и смолкло. "Вон кинжалы,
В приклады!" - и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.

На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью... на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал...
"Спасите, братцы. Тащат в горы.
Постойте - ранен генерал...
Не слышат..." Долго он стонал,
Но все слабей, и понемногу
Затих и душу отдал богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые...
И тихо плакали... потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый,
Им вслед смотрел я недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло все; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там, вдали, грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы - и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: "Жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он - зачем?"
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой; я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: "Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми".
"А сколько их дралось примерно
Сегодня?" - "Тысяч до семи".
"А много горцы потеряли?"
"Как знать! - зачем вы не считали!"
"Да! будет, - кто-то тут сказал, -
Им в память этот день кровавый!"
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.

Но я боюся вам наскучить,
В забавах света вам смешны
Тревоги дикие войны;
Свой ум вы не привыкли мучить
Тяжелой думой о конце;
На вашем молодом лице
Следов заботы и печали
Не отыскать, и вы едва ли
Вблизи когда-нибудь видали,
Как умирают. Дай вам бог
И не видать: иных тревог
Довольно есть. В самозабвенье
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденье?

Теперь прощайте: если вас
Мой безыскуственный рассказ
Развеселит, займет хоть малость,
Я буду счастлив. А не так?
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак!

Когда одни воспоминанья
О заблуждениях страстей,
Наместо славного названья,
Твой друг оставит меж людей

И будет спать в земле безгласно
То сердце, где кипела кровь,
Где так безумно, так напрасно
С враждой боролася любовь,

Когда пред общим приговором
Ты смолкнешь, голову склоня,
И будет для тебя позором
Любовь безгрешная твоя, -

Того, кто страстью и пороком
Затмил твои младые дни,
Молю: язвительным упреком
Ты в оный час не помяни.

Но пред судом толпы лукавой
Скажи, что судит нас иной
И что прощать святое право
Страданьем куплено тобой.

Пускай холодною землею
    Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
    Душа моя.
Любви безумного томленья
    Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
    Я не забыл.

Без страха в час последней муки
    Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки -
    Разлуки нет.
Я видел прелесть бестелесных
    И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
    Не узнавал.

Что мне сиянье божьей власти!
    И рай святой?
Я перенес земные страсти
    Туда с собой!
Ласкаю я мечту родную
    Везде одну;
Желаю, плачу и ревную,
    Как в старину.

Коснется ль чуждое дыханье
    Твоих ланит,
Душа моя в немом страданье
    Вся задрожит.
Случится ль, шепчешь, засыпая,
    Ты о другом,
Твои слова текут, пылая,
    По мне огнем.

Ты не должна любить другого,
    Нет, не должна!
Ты с мертвецом святыней слова
    Обручена!
Увы, твой страх, твои моленья,
    К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
    Не надо мне.

Меж тем как Франция, среди рукоплесканий
И кликов радостных, встречает хладный прах
Погибшего давно среди немых страданий
    В изгнанье мрачном и в цепях;
Меж тем как мир услужливой хвалою
Венчает позднего раскаянья порыв
И вздорная толпа, довольная собою,
    Гордится, прошлое забыв, -
Негодованию и чувству дав свободу,
Поняв тщеславие сих праздничных забот,
Мне хочется сказать великому народу:
    Ты жалкий и пустой народ!
Ты жалок потому, что вера, слава, гений,
Все, все великое, священное земли,
С насмешкой глупою ребяческих сомнений
    Тобой растоптано в пыли.
Из славы сделал ты игрушку лицемерья,
Из вольности - орудье палача,
И все заветные отцовские поверья
    Ты им рубил, рубил сплеча, -
Ты погибал... и он явился, с строгим взором,
Отмеченный божественным перстом,
И признан за вождя всеобщим приговором,
    И ваша жизнь слилася в нем, -
И вы окрепли вновь в тени его державы,
И мир трепещуший в безмолвии взирал
На ризу чудную могущества и славы,
    Которой вас он одевал.
Один, - он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях египетских, у стен покорной Вены,
    В снегах пылающей Москвы!

А вы что делали, скажите, в это время,
    Когда в полях чужих он гордо погибал?
    Вы потрясали власть избранную, как бремя,
    Точили в темноте кинжал!
Среди последних битв, отчаянных усилий,
В испуге не поняв позора своего,
Как женщина, ему вы изменили,
    И, как рабы, вы предали его!
Лишенный прав и места гражданина,
Разбитый свой венец он снял и бросил сам,
И вам оставил он в залог родного сына -
    Вы сына выдали врагам!
Тогда, отяготив позорными цепями,
Героя увезли от плачущих дружин,
И на чужой скале, за синими морями,
    Забытый, он угас один -
Один, - замучен мщением бесплодным,
    Безмолвною и гордою тоской -
И, как простой солдат, в плаще своем походном
    Зарыт наемною рукой.

                *

    Но годы протекли, и ветреное племя
Кричит: "Подайте нам священный этот прах!
Он наш; его теперь, великой жатвы семя,
    Зароем мы в спасенных им стенах!"
И возвратился он на родину; безумно,
Как прежде, вкруг него теснятся и бегут
И в пышный гроб, среди столицы шумной,
    Остатки тленные кладут.
Желанье позднее увенчано успехом!
И краткий свой восторг сменив уже другим,
Гуляя, топчет их с самодовольным смехом,
    Толпа, дрожавшая пред ним.

                *

    И грустно мне, когда подумаю, что ныне
Нарушена святая тишина
Вокруг того, кто ждал в своей пустыне
Так жадно, столько лет спокойствия и сна!
И если дух вождя примчится на свиданье
С гробницей новою, где прах его лежит,
    Какое в нем негодованье
    При этом виде закипит!
Как будет он жалеть, печалию томимый,
О знойном острове, под небом дальних стран,
Где сторожил его, как он непобедимый,
    Как он великий, океан!

Не плачь, не плачь, мое дитя,
Не стоит он безумной муки.
Верь, он ласкал тебя, шутя,
Верь, он любил тебя от скуки!
И мало ль в Грузии у нас
Прекрасных юношей найдется?
Быстрей огонь их черных глаз,
И черный ус их лучше вьется!

Из дальней, чуждой стороны
Он к нам заброшен был судьбою;
Он ищет славы и войны, -
И что ж он мог найти с тобою?
Тебя он золотом дарил,
Клялся, что вечно не изменит,
Он ласки дорого ценил -
Но слез твоих он не оценит!

Я верю: под одной звездой
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одной,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! - от цели благородной
Оторван бурею страстей,
Я позабыл в борьбе бесплодной
Преданья юности моей.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку
Мечту напрасную вверять...

Так две волны несутся дружно
Случайной, вольною четой
В пустыне моря голубой:
Их гонит вместе ветер южный;
Но их разрознит где-нибудь
Утеса каменная грудь...
И, полны холодом привычным,
Они несут брегам различным,
Без сожаленья и любви,
Свой ропот сладостный и томный,
Свой бурный шум, свой блеск заемный
И ласки вечные свои.

Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокою и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.

Они расстались в безмолвном и гордом страданье,
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...
Но в мире новом друг друга они не узнали.

1

Уж за горой дремучею
    Погас вечерний луч,
Едва струей гремучею
    Сверкает жаркий ключ;
Сады благоуханием
    Наполнились живым,
Тифлис объят молчанием,
    В ущелье мгла и дым.
Летают сны-мучители
    Над грешными людьми,
И ангелы-хранители
    Беседуют с детьми.

           2

Там за твердыней старою
    На сумрачной горе
Под свежею чинарою
    Лежу я на ковре.
Лежу один и думаю:
    "Ужели не во сне
Свиданье в ночь угрюмую
    Назначила ты мне?
И в этот час единственный,
    Но сладкий для любви,
Тебя, мой друг единственный,
    Зовут мечты мои".

           3

Внизу огни дозорные
    Лишь на мосту горят,
И колокольни черные,
    Как сторожи стоят;
И поступью несмелою
    Из бань со всех сторон
Выходят цепью белою
    Четы грузинских жен;
Вот улицей пустынною
    Бредут, едва скользя...
Но под чадою длинною
    Тебя узнать нельзя!..

           4

Твой домик с крышей гладкою
    Мне виден вдалеке;
Крыльцо с ступенью шаткою
    Купается в реке;
Среди прохлады, веющей
    Над синею Курой,
Он сетью зеленеющей
    Опутан плющевой:
За тополью высокою
    Я вижу там окно...
Но свечкой одинокою
    Не светится оно!

           5

Я жду. В недоумении
    Напрасно бродит взор:
Кинжалом в нетерпении
    Изрезал я ковер;
Я жду с тоской бесплодною,
    Мне грустно, тяжело...
Вот сыростью холодною
    С востока понесло,
Краснеют за туманами
    Седых вершин зубцы,
Выходят с караванами
    Из города купцы...

            6

Прочь, прочь, слеза позорная,
    Кипи, душа моя!
Твоя измена черная
    Понятна мне, змея!
Я знаю, чем утешенный
    По звонкой мостовой
Вчера скакал, как бешеный
    Татарин молодой.
Недаром он красуется
    Перед твоим окном
И твой отец любуется
    Персидским жеребцом.

             7

Возьму винтовку длинную,
    Пойду я из ворот:
Там под скалой пустынною
    Есть узкий поворот.
До полдня за могильною
    Часовней подожду
И на дорогу пыльную
    Винтовку наведу.
Напрасно грудь колышется!
    Я лег между камней;
Чу! близкий топот слышится...
    А! это ты, злодей!

1

Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня твоей красы блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.

            2

Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.

            3

Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.

В море царевич купает коня;
Слышит: "Царевич! взгляни на меня!"

Фыркает конь и ушами прядет,
Брызжет и плещет и дале плывет.

Слышит царевич: "Я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?"

Вот показалась рука из воды,
Ловит за кисти шелко'вой узды.

Вышла младая потом голова,
В косу вплелася морская трава.

Синие очи любовью горят;
Брызги на шее, как жемчуг, дрожат.

Мыслит царевич: "Добро же! постой!"
За косу ловко схватил он рукой.

Держит, рука боевая сильна:
Плачет и молит и бьется она.

К берегу витязь отважно плывет;
Выплыл; товарищей громко зовет:

"Эй, вы! сходитесь, лихие друзья!
Гляньте, как бьется добыча моя...

Что ж вы стоит смущенной толпой?
Али красы не видали такой?"

Вот оглянулся царевич назад:
Ахнул! померк торжествующий взгляд.

Видит, лежит на песке золотом
Чудо морское с зеленым хвостом.

Хвост чешуею змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь, дрожит.

Пена струями сбегает с чела,
Очи одела смертельная мгла.

Бледные руки хватают песок;
Шепчут уста непонятный упрек...

Едет царевич задумчиво прочь.
Будет он помнить про царскую дочь!

1

Ты с вредною привычкой давно борьбу ведёшь
И каждый день от завтра условий лучших ждёшь.
Вся жизнь твоя проходит в словах: «Последний раз!»
Чего не хочешь завтра, не допускай сейчас.

            2

Мечты без дел реальных безжизненны, пусты.
Пока мечтаешь, мимо проходят жизни дни.
И чем сильней дурманит фантазий аромат,
Тем жёстче неизбежный к реальности возврат.

            3

Не сможешь друга своего заставить измениться,
Ведь сложно даже над своим характером трудиться.
Дави, и станет человек вести себя фальшиво.
Общайся с ним таким, как есть, или расстанься мило.

            4

Спор – способ, чтобы мнение своё же утвердилось.
Не правда в споре верх берёт, а наглость и болтливость.
Нельзя добиться спорами весомых результатов,
Ведь даже побеждённые не изменяют взглядов.

            5

Эгоист вполне способен о твоих делах спросить,
Но с одной лишь целью: чтобы со своими их сравнить.
Эгоист не малый может для людей проделать труд,
Если фон ему хороший эти люди создадут.

            6

Не сомневайся, отдавай, раз так душе желается.
А кто взамен чего-то ждёт, тот сделкой занимается.
Какой награды хочешь ты за доброе деяние? –
Ведь за него благодарит само существование.

У соседа травка зеленее,
Ароматней запахи цветов,
Грядки с помидорами ровнее,
Восхищает форма огурцов.

И земля, что он копает, мягче,
Меньше надо вкладывать труда.
У соседа солнце светит ярче,
И прозрачней в арыке вода.

Лучше всё, чтоб не коснулось взора,
Не могу понять я – почему,
Сколько б не стояла у забора
Задом к огороду своему.

Учила жизнь меня быть доброй, мягкой,
Из мелочей проблем не раздувать,
Обидел если кто, всплакнуть украдкой,
И больше о плохом не вспоминать.

И только молчаливой стать сумела
И скромной, словно ангел во плоти,
Как жизнь давай учить меня быть смелой,
Отстаивать позиции свои.

Учила быть открытой и правдивой,
И я сказала: вот он – верный путь!
А жизнь с детьми беседою игривой
Давай учить быть хитренькой чуть-чуть.

И так во всём: я только стану щедрой,
Так жизнь ко мне обманщика ведёт.
Я назову одну идею верной,
А их десяток в очередь встаёт.

Я возмущалась, дать ответ просила:
Всё ж в идеале быть должна какой?
И поняла, что жизнь меня учила
Всегда быть мудрой и решать самой –

Где промолчать, где честно повиниться,
Где выживать в условиях войны,
С кем доброй быть, кому душой открыться,
А от кого бежать, как от чумы.